Пару месяцев назад, как-то вскоре после принятия в войсках молодым пополнением Военной присяги, в редакцию позвонила встревоженная горожанка. «А что, в нашей армии всё ещё есть дедовщина? Но ведь говорили, что явление это давно изжито?»
Женщина беспокоилась за судьбу своего племянника, который служит в одной из частей местного гарнизона. Парня отпустили на выходные в увольнение, а дома, когда он переодевался, мать заметила на его теле подозрительные синие пятна. Пристала с расспросами и узнала, что в части прошел т.н. «обряд крещения духов». Не миновала сия чаша и ее сына. Мать солдата ударила в набат. В результате поиском ответа на вопрос, был тот обряд в шутку или всерьез, занялась военная прокуратура. «Не переживайте, – успокоил её, – коль дело дошло до прокуратуры, можете не сомневаться, что в части наведут уставной порядок».
Существует ли сегодня в армии дедовщина – неуставные взаимоотношения солдат старшего призыва и молодого пополнения? Однозначно на этот вопрос ответить сложно. Во-первых, дедовщина дедовщине рознь: нельзя ставить знак равенства между циничным издевательством «стариков» над молодежью и мелким казарменным хулиганством, банальной шуткой, что нередко бывает в отдельных подразделениях. Во-вторых, благополучие казарменного климата на 99 процентов зависит от того, кто этим подразделением командует. Ведь все отцы-командиры – люди очень разные по своим деловым и моральным качествам. А будь они как Николай Лихачевский, о котором расскажу ниже, у родителей, отправляющих своих сыновей в армию, никогда не имелось бы повода для беспокойства.
С майором Лихачевским мне, в прошлом военному журналисту, довелось познакомиться осенью 1996 года. Набив в России свой блокнот интересным материалом о буднях авиаторов бомбардировочно-разведывательного полка, я ехал в Лиду. Дизель-поезд мерно отстукивал километр за километром, останавливался на полустанках, забирал новых пассажиров, а я, увлеченный интересным рассказом своего случайного попутчика, ничего вокруг не замечал – четыре часа пути пролетели секундой…
Окончив Пермское авиационно-техническое училище, Николай начинал свою офицерскую службу в Западной группе войск – техником по приборному оборудованию вертолетов Ми-8 и Ми-24. В 1986 году его перевели в Каган (Бухарская область), где формировался учебный полк. Так волей случая старший лейтенант оказался в части, где на обе ноги хромала караульная служба. Лихачевский этого пока не знал, потому как к ОБАТО (отдельному батальону аэродромно-технического обеспечения) не имел никакого отношения.
А меж тем рота охраны слыла в ОБАТО самым «чэпэшным» подразделением. Только за один год восемь ее «охранничков» были отданы под суд и загремели в дисциплинарный батальон, еще тридцать солдат получили прокурорское предостережение, дважды сменились ротные командиры, а положение дел в роте не менялось. Часовые, вместо того, чтобы ночью охранять объекты аэродрома, кучковались в одной курилке и устраивали посиделки. Само собой – попивали, тащили с ими же охраняемых объектов все мало-мальски ценное, «баловались» насваем и анашой. К последнему занятию особенно пристрастились солдаты, выведенные из Афганистана. Таких любителей острых ощущений насчитывалось в роте около двух десятков. Проблем с добычей наркотиков они не имели: из Чуйской долины Казахстана посылки шли в часть караваном. Ни взводным, ни ротным до их содержимого не было никакого дела. Но больше всего лихорадили подразделение так называемые неуставные взаимоотношения, а попросту – циничный мордобой на национальной почве.
Здесь воцарилась своеобразная иерархия. Каждая национальность (всего около двух десятков) имела своего «пахана». Каждый клан делился на возрастные категории (салаги и старики). Все было сложно: таджики гоняли узбеков, узбеки устраивали темную туркменам, а те в свою очередь отыгрывались на казахах. И так по кругу, до бесконечности. На вершине «власти» восседали три чеченца – сержант и двое солдат, так сказать, элита, верховный суд. Командиры взводов (два узбека и таджик) в этот мусульманский газават старались не вмешиваться.
Не знал, повторюсь, Николай Лихачевский всего этого, когда переступал порог кабинета командира полка. У полковника Антипова находился и комбат подполковник Забродский. Он и огорошил старшего лейтенанта первый:
– Мы тут, знаете, ознакомились с вашим личным делом. Опыт работы с людьми, как мы поняли, вы имеете, в училище старшиной роты были. Хотим предложить вам должность командира роты охраны. Пойдете?
Николай растерялся. И это не ускользнуло от наметанного глаза комбата:
– Ну, ступай, покури, гвардеец, подумай!
Подумать было над чем. С одной стороны, предложение комбата выглядело заманчивым – открывалась перспектива оторваться от техники, получить давно просроченные капитанские погоны и в дальнейшем, как знать, выбиться в старшие офицеры. С другой стороны пугала неизвестность. «Здесь я только за себя отвечаю, знаю свое дело, – размышлял Лихачевский, – а рота охраны для меня – темный лес. В подчинении – 120 человек, призванных ежедневно выполнять боевую задачу. Для этого, как минимум, надо хорошо знать уставы, которые основательно подзабыты, штатное стрелковое вооружение, тактику, огневую подготовку. Здесь, пожалуй, больше шансов наломать дров, чем заработать новую дырку для звезды в погоне. Но рискну – или грудь в крестах, или голова в кустах!»
Приказ о назначении Лихачевского на новую должность пришел из вышестоящего штаба на удивление быстро – видно, комбата Забродского здорово припекло.
Через десять дней, начистив до блеска свои хромачи, новоиспеченный командир, скрипя портупеей, предстал перед своим разношерстным войском.
По-разному солдаты восприняли этот шик: одни равнодушно проходили мимо, другие о чем-то шептались по углам и хихикали в кулак, дескать, посмотрим, что за фрукт сей лощеный уставник.
Первый шаг нового ротного – приемка хозяйства подразделения. Сказать, что оно было в плачевном состоянии – ничего не сказать. Сразу же выяснилась большая недостача постельного белья (солдаты получали только по одной простыне), парадно-выходного обмундирования, обуви, постовой одежды. Казарма выглядела, словно после нашествия Мамая: грязь, поломанные тумбочки, на стенах вместо зеркал – дыры. Не лучшим образом обстояло дело и с учебной базой. Ее просто не было. Ни класса теоретической подготовки заступающих в наряд, ни учебного караульного городка (он был лишь условно обозначен на местности) – ровным счетом ничего. А тут еще Николай узнал, что предшественника его уволили из армии: сорвался, побил на пьяную голову зарвавшегося солдата, за что и поплатился должностью. Нехороший холодок пробежал внутри: «Не дать ли задний ход? Эх, поздно…»
(Окончание следует)
