Времена не выбирают, В них живут и умирают. А. Кушнер.

Перебирая старые фотографии, я наткнулась на карточки – на те плотные, коричневые, «дореволюционные», которые поражают добротным качеством. На фотографиях совсем ещё молодая, красивая, в шикарных нарядах моя бабушка – Анна Георгиевна Родкевич.

И захотелось мне написать о ней и о том времени, в котором ей пришлось жить, чтобы хоть ещё что-то закрепить в памяти тех, кто сменит нас.

Не знала тогда Анна Георгиевна, родившаяся в древнем белорусском городе Могилёве в семье учителя гимназии, окончившая гимназию и отлично владеющая родным белорусским и русским языками, не знала она, беззаботно улыбающаяся на фотографиях, сколько горя выпадет на её долю. А теперь по порядку.

С мужем Александром Можейко – штабс-капитаном царской армии – они прожили десять счастливых лет. Память – странная вещь: порой бесследно забывается что-то важное, а вспоминаются разные мелочи. Вот, например, одно из бабушкиных воспоминаний: она одна дома, приходит ординарец от мужа за какой-то бумагой. Бабушка уходит в дальнюю комнату, а возвращается – нет ординарца и нет в прихожей шубы. А шуба-то была соболья и «в пол»! На следующий день Александр выстроил всех солдат, но бабушка «ординарца» не опознала. Вот такой штрих из счастливой ещё жизни. А было это ровно… сто лет назад. Шёл 1913 год – год экономического расцвета государства.

Дальше… Дальше была Первая мировая… Более четырёх лет продолжалась эта кровавая и бессмысленная война.

В августе пятнадцатого года Ставка Верховного главнокомандующего была перенесена в Могилёв. Бабушка видела царя. Николай II в сопровождении многочисленной свиты шел, низко опустив голову. Неужели предчувствовал скорый конец?

В этой войне погиб муж бабушки Александр, оставив вдову с двумя детьми: младшему Игорю не исполнилось и двух лет, старшей Марусе (моей будущей маме) – семи.

Спустя какое-то время бабушка вышла замуж за Петра Родкевича – друга Александра, тоже штабс-капитана. Дядя Петя – так его звали Игорь и Маруся – обожал детей. И они отвечали ему тем же.

Февральская революция, падение царизма, Временное правительство, Октябрьская революция, гражданская война. Разруха, голод, болезни…

Семья переезжает в Гомель. Дядя Петя работает главным бухгалтером на каком-то заводе. Жизнь понемногу налаживается. Маруся выходит замуж за молодого агронома Бориса Тышкевича (моего будущего папу). Игорь учится так, что с ним никаких хлопот. В тридцать шестом он поступает в Ленинградский электротехнический институт связи.

А на дворе страшный тридцать седьмой…

В Гомеле то и дело исчезают знакомые. Людей хватают по любым доносам.

Ворвались в квартиру бабушки ночью. Все спали. Проснулись, когда квартира наполнилась людьми в штатском. Начался обыск. Уводили дядю Петю под утро, в чём был.

На следующий день бабушка понесла тёплую одежду. В окошке, в котором не видно лица, противный голос пробурчал: «Ему уже она не понадобится».

В этом же году на свет появилась я.

Великая Отечественная война…

Для меня война началась бомбёжками. Очень бомбили по ночам. Помню сумбурные сборы. Помню большой окоп. В окопе много людей. Бабушка сидит на корточках, а на её коленях сижу я, завёрнутая в тёплое байковое одеяло.

К концу лета сорок первого вся территория Беларуси оказалась оккупированной немцами. По шоссейным, грунтовым и другим разным дорогам шли и ехали беженцы, толкая перед собой тачки, коляски с детьми и вещами. Люди не имели никакого представления, что творится на фронте. Шли туда, где им казалось легче выжить.

В этом потоке двигались и мы. Ехали на папину родину – в Слуцк.

Дошли-доехали. Слуцк город небольшой. Вот и наша улица – длинная, с деревянными тротуарами, посреди камешки, счёсанные миллионами ног и колёс…

Наш дом. В этом доме мы проживём много-много лет. Сюда я часто прихожу во сне. Описывать все ужасы и страхи, пережитые во время войны, не буду. Не хочется вспоминать…

Слуцк был освобождён Красной Армией в июне 1944-го. До окончания войны оставался почти год.

Как только установился порядок в городе, бабушка стала писать, куда только можно, чтобы узнать что-нибудь о сыне. Ответ пришёл с Урала от родственника. Он переслал несколько писем от Игоря с фронта. Они хранятся у меня до сих пор.

Вот строки из одного:

«7.9.42 г. Сейчас я дежурный по штабу нашей армии, ночь, делать особенно нечего, поэтому решил написать Вам ещё одно письмо. Мне кажется, что я Вас засыпаю письмами. Всё думаю, не напишут ли Вам мои. Но, видно, это несбыточные надежды. Хотя бы узнать, живы ли они. Игорь».

Весна сорок пятого… Стояла удивительная теплынь: всё зеленело, цвело. Перед глазами – центральная площадь, яркое солнце, духовой оркестр, бесконечная людская толпа и военные на танках, машинах, телегах. Мы с бабушкой, взявшись под руки, любуемся. Время от времени она всхлипывает: душа болит по Игорю… Вот таким остался в моей памяти День Победы.

А вскоре бабушка получила извещение, что рядовой Можейко Игорь Александрович пропал без вести в октябре сорок четвёртого. Ей была назначена пенсия. Как же она плакала тогда.

Говорят, в беде человек набирает годы, которые он ещё не прожил. Они как будто наваливаются на него, проникают в его тело, искажают лицо, руки, походку. Бабушка сразу как-то постарела.

На нашей улице жили разные люди, которые как-то всплывают в моей памяти.

Так вот, на нашей улице жил интересный сосед. Фамилия его была Цецерский. Жаль, имя забыла. Он приходил к нам, целовал бабушке руку. На нём всегда был серый в полоску костюм, светлая рубашка, шёлковый галстук, а в руках изысканная трость: этакий гость из довоенного прошлого. При виде бабушки его лицо преображалось, загоралось ласковой радостью. Бабушка была красивой в любом возрасте – и в двадцать, и в сорок, и в шестьдесят лет! И в семьдесят тоже!

Посиделки за чаем. На столе – большой медный самовар. Вода в самовар заливалась из дальнего колодца – только там, по мнению бабушки, она была вкусной. К этому колодцу приходилось ходить мне. Пошучивая и посмеиваясь, они говорили, говорили… Юрист по профессии, Цецерский был интересным собеседником.

 – Какие аттракционы вы предпочитаете в парке, уважаемая Анна Георгиевна? – спрашивал Цецерский бабушку, приглашая её на прогулку.

– Парковые скамейки, – отвечала она, смеясь.

Иногда после его ухода бабушка говорила: «Опять делал мне предложение».

Забранные в узел на затылке седые волосы, тёмное платье, накинутая на плечи ажурная кремовая шаль и… слёзы в глазах при воспоминании о погибшем сыне. Такой запомнилась мне она.

Бабушка умерла в 1963 году в возрасте 79 лет.